Согласно Постановления Европейского Суда по делу “Назаренко против России”, жалоба № 39438/13 (вынесено 16 июля 2015 г., стало окончательным 16 октября 2015 г.) заявитель утверждал, ссылаясь на ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, что лишение его отцовства нарушило его право на общение с дочерью и право на защиту ее интересов в суде.
Власти утверждали, что в ходе проведения генетического теста на установление отцовства было установлено, что заявитель не является биологическим отцом ребенка.
Власти также утверждали, что в соответствии с российским законодательством правом поддерживать контакт с ребенком обладают только близкие родственники (родители, бабушки и дедушки, прадедушки, братья и сестры, дяди, тети и двоюродные братья). Принимая во внимание тот факт, что заявитель был лишен права на отцовство, в соответствии с национальным законодательством он не вправе поддерживать контакт с ребенком (пп. 49, 51 постановления).
Европейский Суд подчеркнул, что “…отношения между приемными родителями и приемным ребенком, которые живут вместе на протяжении многих месяцев, представляют собой семейную жизнь по смыслу пункта 1 статьи 8 Конвенции, несмотря на отсутствие биологического родства между ними” (п. 57 постановления).
Суд установил, что “…[дочь заявителей] родилась во время брака заявителя с Н. и была зарегистрирована в качестве его дочери. Не имея никаких сомнений по поводу своего отцовства в отношении [дочери], заявитель воспитывал ее и ухаживал за ней на протяжении более пяти лет. Как было установлено органом опеки и попечительства и экспертами-психологами, между заявителем и [дочерью] существовала тесная эмоциональная связь… Принимая во внимание тот факт, что в течение многих лет (пока в конечном итоге не выяснилось, что заявитель не является биологическим отцом [дочери]) заявитель и [дочь] считали себя отцом и дочерью, а также принимая во внимание тесную личную связь между ними, Суд считает, что их отношения представляли собой семейную жизнь по смыслу пункта 1 статьи 8 Конвенции” (п. 58 постановления).
Европейский Суд отметил, что “…по тем делам, по которым было установлено наличие семейной связи, государство в принципе должно действовать таким образом, чтобы всячески способствовать поддержанию этой связи. Право родителей и детей на взаимное общение друг с другом является основополагающим элементом семейной жизни и предпринимаемые на национальном уровне меры, препятствующие такому общению, представляют собой вмешательство в право, гарантированное статьей 8 Конвенции” (п. 60 постановления).
Суд подчеркнул, что “…статья 8 включает в себя право родителей на реализацию мер, направленных на воссоединение с ребенком, и обязательство по принятию таких мер, возлагаемое на национальные власти. Это также относится и к таким делам, в рамках которых споры о порядке общения с детьми или их месте жительства возникают между родителями и/или другими членами семьи ребенка” (п. 62 постановления).
Европейский Суд установил, что “…заявитель был лишен отцовства в отношении [дочери], а его имя было вычеркнуто из свидетельства о рождении после того, как был установлен тот факт, что он не является ее биологическим отцом. В результате заявитель утратил все родительские права в отношении [дочери], включая право на общение с ней. Действительно, Семейный кодекс Российской Федерации предусматривает, что право на общение с ребенком имеют только дедушки, бабушки, братья, сестры и другие родственники… [З]аявитель не имеет права поддерживать контакт с [дочерью], поскольку больше не считается ее родителем и не является иным родственником… [В] соответствии с действующим внутригосударственным законодательством попытка обращения в суд с иском об определении порядка общения с ребенком была изначально обречена на провал” (п. 64 постановления).
Суд отметил, что он обеспокоен “…негибкостью российских юридических положений, регулирующих право на общение. Они устанавливают исчерпывающий перечень лиц, которые имеют право поддерживать контакт с ребенком, без каких-либо исключений, которые принимали бы во внимание разнообразие семейных ситуаций и наилучшие интересы ребенка. В результате этого лицо, которое, как заявитель, не приходится ребенку родственником, но заботилось о нем в течение продолжительного периода времени и установило с ним тесные личные связи, не может получить право на общение ни при каких обстоятельствах, вне зависимости от наилучших интересов ребенка” (п. 65 постановления).
Европейский Суд подчеркнул, что он не убежден, что “…наилучшие интересы детей в области права на общение действительно могут определяться общеюридическим предположением… [Справедливое соотношение прав всех заинтересованных лиц требует изучения конкретных обстоятельств дела… Соответственно, ст. 8 Конвенции может толковаться как накладывающая на государства-члены обязательство рассмотрения в индивидуальном порядке вопроса о том, будет ли поддержание контакта в интересах ребенка, независимо от того, является ли соответствующее лицо, заботившееся о нем в течение достаточно длительного периода времени, биологическим родственником данного ребенка или нет” (п. 66 постановления).
Суд пришел к выводу, что “…в результате применения внутригосударственного законодательства заявитель был полностью и автоматически исключен из жизни дочери после лишения его отцовства… Лицо, которое какое-то время занималось воспитанием ребенка как своего собственного, не должно полностью исключаться из жизни ребенка после того, как был установлен тот факт, что оно не является его биологическим отцом, за исключением случаев, когда на это имеются соответствующие обоснования, связанные с соблюдением наилучших интересов ребенка. Никаких подобных обоснований по настоящему делу предложено не было. Никаких предположений о том, что общение с заявителем может иметь пагубные последствия для развития дочери, никогда не возникало. Напротив, органом опеки и попечительства и экспертами-психологами был установлен тот факт, что между заявителем и дочерью существует тесная эмоциональная связь, и что заявитель хорошо заботился о девочке…
Полное и автоматическое исключение заявителя из жизни дочери после лишения его отцовства по причине негибкости внутригосударственных правовых положений — в частности, отрицания права на общение без надлежащего рассмотрения интересов дочери — представляло собой нарушение права заявителя на семейную жизнь” (пп. 67-68 постановления).